Энергетическая защита вашего дома. Используем оберег веник — домовушка
Веник — древнейший оберег. На Руси было принято символически обметать обрядовым веником углы дома по часовой стрелке. Если в доме случались серьезные неприятности, веник-оберег меняли на новый, считая, что он вобрал в себя весь негатив. Старый веник закапывали на перекрестке дорог — чтобы земля приняла в себя все беды и они не перешли к другому человеку. Веник бросали вслед человеку, обладающему дурным взглядом. Обрядовый веник прислоняли к изголовью роженицы и колыбели младенца, обметали им больного, расчищали дорогу жениху и невесте. Этот предмет использовали в обрядах для увеличения урожая, хорошего подъема теста, сбивания масла и т. д.
Веник или косу обычно делали в подарок домовому, чтобы эти предметы стали домовушками.
Домовушка — символ изобилия в доме, на ней располагались предметы домашнего обихода, чтобы она защищала от невзгод и бедности. Веничек также своеобразный символ солнца. А солнечный оберег — символ здоровья, благополучия, красоты. Если декоративный веничек делался из растений, он мог стать оберегом от нечистой силы. Если в него добавлялись стебли чеснока или пшеничные колосья, то он становился талисманом удачи и любви.
Веник можно поместить в любое место квартиры, правда, лучше всего его разместить все- таки в кухне, потому что домовой чаще всего обитает именно там. Вешать веник ручкой вниз можно только со стороны улицы на входной двери, для того чтобы он смог остановить нечистую силу, оставить ее за порогом, не дать войти.
Веник-оберег должен быть обязательно украшен. Чем красивее и аккуратнее он сделан, тем большей силой обладает.
Изготавливаем веник-домушку. Как изготовить оберег?
Для создания веничка — оберега вам понадобятся:
=> травяная малярная щетка;
=> искусственные цветы мака или подсолнуха;
=> сухой красный перчик, чеснок;
=> сухоцветы бессмертника, пижмы, ромашки, тысячелистника;
=> семена тыквы, подсолнуха, кукурузы, ягоды шиповника;
1. Возьмите травяную малярную щетку, раскрутите проволоку, замочите ее в воде. Пускай постоит ночь.
2. Траву отожмите и высушите.
3. Разделите ее на 2—3 части и скрепите в виде веника с мешковиной проволокой, приукрасьте лентами.
4. Осторожно расправьте траву веника «веером» и положите под пресс. Пусть ваш веник полежит так ночь.
5. Достаньте веник и протрите его крем ПВА с двух сторон. Пусть он высохнет.
6. В это время сшейте мешочек из мешковины и заполните его можжевельником (символизирует чистоту мыслей), приклейте к нему монетку.
7. Затем прикрепите к венику искусственный цветок мака (исполняет желания) или подсолнуха (символизирует солнце).
8. Прикрепите мешочек к центру веника.
9. Вокруг мешочка разместите чеснок и сухой красный перец (пусть изгоняют нечистую), сухоцветы бессмертника, пижмы, ромашки, тысячелистника, колосья, ягоды шиповника (несут благополучие, достаток и здоровье).
10. Приклейте желуди и шишки как символы трудолюбия и достижения успеха, орехи как символы умственной силы, здоровья и крепости, семена кукурузы как символ здоровья детей.
Если есть желание, то к венику можно приклеить сухие грибы, лавровые листья (для привлечения славы, успеха), бублик (символ крепкой семьи). В принципе, вы можете фантазировать, комбинировать, экспериментировать.
Главное — не забывать о символике оберегов, о том, что они должны нести позитивную информацию, впитывать негативную, защищать вас.
Делайте оберег с хорошими светлыми мыслями, и тогда у вас в доме все будет замечательно.
Повесьте веничек над входной дверью, и он защитит вас от зла, принесет добро и здоровье в ваш дом и семью.
Таким же образом вы можете украсить соломенную шляпу или лапти, которые тоже могут стать вашими домашними оберегами и домовушками. Лапти же вы вполне можете сделать своими руками.
8. Прикрепите мешочек к центру веника.
Гордо казачка расправила брови
И подвела вороного коня.
В бой атаман! … только так, чтоб без крови,
И чтоб в любви было много огня!
Пусть эскадроны проносятся вихрем,
Бурей морскою, текучей рекой!
Спой, атаман, чтоб невзгоды затихли,
Песней задорной вражду успокой!
Зря не дури … притупи свои шпоры,
И не дели всех на наш и не наш.
Гей, эскадрон, прекращайте раздоры,
В землю воткните холодный палаш!
Ветер полощет красивые гривы,
Кони торопятся на водопой!
Там где в полях не распахана нива-
Лошадь в галоп, на решительный бой!
Ночью вещает дождями зарница,
Степью проносится праздничный звон!
Чтоб колосилась хлебами пшеница,
В бой на поля посылай эскадрон!
Зря не дури … притупи свои шпоры,
И не дели всех на наш и не наш.
Гей, эскадрон, прекращайте раздоры,
В землю воткните холодный палаш!
Распрямить Колосья Сухие
Колосья под серпом твоим
В РУКИ ГОЛОДНЫХ БЕДНЯКОВ
ПРЕДАШЬ ТЫ ВРАГОВ ВСЕХ СТРАН,
В РУКИ СКЛОНЕННЫХ КО ПРАХУ —
ДАБЫ УНИЗИТЬ МОГУЧИХ ЛЮДЕЙ
Книга первая. Истоки вод
Он же сказал им в ответ:
вечером вы говорите: «будет вёдро,
потому что небо красно»;
и поутру: «сегодня ненастье,
потому что небо багрово».
Лицемеры! Различать лица неба вы умеете,
а знамений времен не можете?»
Груша цвела последний год.
Все ее ветви, до последнего прутика, были усыпаны сплошным бело-розовым цветом.
Она кипела и роскошествовала в пчелином звоне, протягивала к солнцу свои старые лапы и распрямляла в его сиянии маленькие, нежные пальцы новых побегов. И была она такой могучей и свежей, так неистово гудели в ее розовом раю пчелы, что казалось, не будет ей извода и не будет конца.
И, однако, конец ее приближался.
Днепр подбирался к ней исподволь, потихоньку, как разбойник. В своем вечном стремлении сокрушить правый берег, он в половодье подступал к нему вплотную, разрушал пологие места, уносил лозняк, чтоб посадить его в другом месте берега, вырывал куски или осторожно подмывал его, чтоб вдруг обрушить в воду целые глыбы земли. Потом отступал до следующей весны, и трава милосердно спешила залечить раны, нанесенные могучей рекой. Весной он возвращался снова, и опять где разрушал, где подмывал, и со временем окружил грушу почти со всех сторон.
…За грушей кончался Когутов надел. Лет сорок тому назад за деревом стояла черная баня. Но в одну из ночей Днепр внезапно проглотил ее — даже бревнa не успели спасти. Так, наверно, и уплыли все бревна из Озерища аж в самый Суходол, где полуголодные мещане и щепки не пропускали.
Новую баню старый Данила Когут построил саженей за сто от берега, намного выше своей хаты. Снохи жаловались: пока натаскаешь воды, руки отвалятся. Данила слушал их и ворчал в ласково-въедливые, золотистые тогда еще усы:
— Лишь бы моя калита с деньгами не отвалилась. Рук не покупать…
И гнал сыновей, чтоб помогли бабам натаскать воды.
Новая баня со временем стала слишком просторной для семьи Когутов. Сыновья, по новым обычаям, отделились, и с отцом остался только старший, Михаил, с женой да их пятеро сыновей и дочь-мeзеница — последыш.
Пойдут семь «мужиков» в первый пар, а места — хоть собак гоняй, даже холодно от этого простора.
И все же о старой бане никто не жалел. Вместе с баней сплыла и черная история семьи Когутов.
Произошло это спустя несколько лет после того, как Приднепровье отпало от «Короны». Данила был тогда еще подросток, единственный сын у отца, единственный внук у деда. Словно напасть какая-то навалилась на людей. За три поколения холера дважды выкосила Озерище. Когутам повезло: по одному мужику все же осталось на развод. Остальные умерли. Не помогло и то, что Роман, Данилин дед, считался ведьмаком. И он ничего не мог поделать, потому, видать, что хвороба была новая. Даже самые старые люди не слыхали ничего от своих дедов про холеру.
Всем, кто не сбежал в лес, пришлось худо. А Роману с сыном Маркой не позволил убежать пан. Дал им ружья и приказал остаться в пустой деревне, чтоб не разграбили крестьянского скарба лихие люди. Ружья, пожалуй, и не стоило давать. От холеры ружьем не отобьешся, а лихие люди боялись Романа с его славой ведьмака больше, чем ружья.
Наверно, Роман не был бы Романом, если б не нашел средства от худой напасти. Он и отпоил сына резким березовым квасом. Не отдал смерти. Но остальных спасти не успел.
Холера отошла. Забыли о ней. А в Когутовой хате так и жили старый, взрослый да малый.
И вот тут и случилось самое страшное. В одну из темных ноябрьских ночей Марка убил отца в бане. Запорол вилами.
Аким Загорский, старый озерищенский князь, услыхав такое, за голову схватился. Чего же тогда ожидать от человека, если он на отцеубийство решился? Что же это делается? То ли библейские времена возвращаются, то ли конец света настает? А так как он двадцать лет неизменно ходил в почетных судьях — и до раздела, и после, в губернском суде, — то и решил закатать преступника туда, откуда и ворон костей не приносил, благо теперь просторы были неизмеримые, даже Сибирь своей была. Схватили Марку — хорошо! В цепях он — хорошо! Быстрее его, выродка, в Суходол, на судебную сессию!
А потом одолело Акима раздумье. И не то чтобы князь теперь оправдывал убийцу. Он задумался: как могло случиться, чего ради мог пойти на такое любимый, от смерти отцом спасенный сын, единственный наследник? И, главное, удивляло Загорского то, что никто из односельчан ни словом, ни даже взглядом не осудил Марку. Будто так и надо было.
Аким Загорский понимал силу обстоятельств. Знал и то, что ни один суд никогда не докопается до глубины того, что принудило человеческую душу совершить такой тяжелый проступок. Не для того люди суды выдумали. Суд — это расправа. И хозяева каждого суда хотят только одного: чтоб расправа наступила как можно скорее и не очень дорого стоила.
А поэтому однажды ночью он явился в темницу старого замка. Замок был двухэтажный, с подземельями. В башнях новая власть разместила провиантские склады, а подземелья так и остались тюрьмой.
Аким Закорский думал, что увидит слизняка, раздавленного тяжестью собственной вины, а увидел человека, который даже глаз не прячет.
— Может, не твоя в том вина? — смутился Загорский. — Может, кто-то другой?…
— Моя вина, — ответил Марка. — Моя рука совершила, мне и нести кару.
— Так что же ты тогда святым прикидываешься?! — вскипел князь — У собаки глаза занял?
— Вы не кричите на меня, — совсем не по-мужицки, с гонором, сказал Марка, закованный в кандалы. — Земной суд мне не страшен. Меня преисподняя ждет. Я душу свою навек загубил, и мне уже из огня ада никогда не выйти.
Загорский, так ничего и не добившись, ушел. И начал расспрашивать озерищенских крестьян. Долго ничего не мог узнать, пока одна старушка не рассказала обо всем. И тогда у Акима волосы встали дыбом.
Недаром покойного Романа считали ведьмаком. Сам Аким Загорский в такую глупость, конечно, не верил, но они, они-то все верили. Да и как было не верить, если Роман лечил какими-то там травами коросту и болячки, вправлял вывихи, выводил родимчик, «выводил» у детей испуг: брал их на руки, смотрел в глаза, и детям сразу становилось легче.
А такие «врачевания» без нечистой силы, ясно, не обходятся. И каждому ведьмаку, будь он самым умным, даже тому, кто не употреблял своей силы во зло, предстояло после смерти расплачиваться.
Наступит время, и ведьмак должен залезть в подпечье, лучше всего в бане. И именно там отдать дьяволу душу. Так сводить с дьяволом последние счеты предстояло и Роману. И рядом с ним обязательно должен был быть сын.
Они и пошли в баню вдвоем, когда «ведьмак» почувствовал приближение смерти. Старик залез в подпечье и долгое время там что-то бортотал. Может, вспоминал жизнь, а может, бредил. Потом пришел в себя и протянул руку, чтобы сын помог ему выбраться.
И вот тут наступила самая страшная минута. Всем известно: если сын возьмет отцову руку, вся колдовская сила перейдет к нему. А с силой — смерть в подпечье и огонь ада.
Марка знал: он не желает унаследовать колдовство отца. Против этого были жизнь и слова, которые он каждое воскресенье слышал в церкви. Притом — если бы унаследование хоть спасало от ада душу старика. Но оно не спасало, а только обещало ад еще и ему, Марке, пусть не сегодня, так через какое-то время.
А такие «врачевания» без нечистой силы, ясно, не обходятся. И каждому ведьмаку, будь он самым умным, даже тому, кто не употреблял своей силы во зло, предстояло после смерти расплачиваться.
Сухие цветы в интерьере
Букеты из сухих цветов в интерьере
Наслаждение красотой и ароматом цветов всегда считалось одним из наивысших удовольствий. Так приятно прикасаться к нежному бутону розы, вдыхать чудесный дух полевых цветов, и составлять разнообразные букеты и композиции. Дом, украшенный цветами, моментально преображается, здесь появляется свет и жизнь, и конечно настроение праздника. Увы, наше лето скоротечно и удовольствие иметь настоящие, ароматные, природные цветы также очень скоро проходит. С давних времен, люди научились высушивать цветы и травы и составлять композиции из сухоцветов. Букеты и декоративные композиции из высушенных растений имеют особый шарм, и чтобы понять собственное отношение к ним, нужно хотя бы раз составить такой букет или купить готовую композицию из сухоцветов для дома.
Сухоцветы
Любое высушенное растение можно назвать и считать сухоцветом. Но, не каждый сухой цветок способен долго сохранять свою красоту и служить хорошим элементом букета. Некоторые из растений и срезанные цветы становятся слишком ломкими и буквально крошатся, будучи высушенными.
Композиции и букеты из сухоцветов недолговечны. Обычно, их создают на осенне-зимний период, после чего они теряют свою декоративность и их заменяют более привлекательными живыми цветами. Для того, чтобы сухие цветы сохранили более яркие краски и были долгостойкими их заготавливают и обрабатывают особым способом. Большинство растений, которые становятся отличными сухоцветами без труда можно найти на поле или в лесу в летний сезон. Среди них наиболее известны и употребляемы:
- бессмертник,
- физалис,
- мордовник,
- краспедия,
- синеголовник,
- амарант,
- статице,
- целозия,
- бриза,
- пижма,
- эхинацея,
- лунник,
- винка,
- дельфиниум,
Часто используются колосья, ковыль, ветки, шишки и другие природные материалы, прекрасно дополняющие композиции из высушенных цветов. Для того, чтобы придать композиции уникальный аромат можно использовать звездочки аниса, трубочки ванили, острый перец, кофейные зерна.
Купить сухоцветы, заготовленные профессионалами для собственного творчества можно в магазинах для хобби и флористических магазинах.
Как правильно заготавливать цветы и растения?
Растения для засушивания собирают исключительно в сухую погоду, тогда, когда они достигают пика своей красоты. Важно расправить все листочки и бутоны, чтобы при засушивании растение имело наиболее привлекательную форму.
Композиции и букеты из сухоцветов недолговечны. Обычно, их создают на осенне-зимний период, после чего они теряют свою декоративность и их заменяют более привлекательными живыми цветами. Для того, чтобы сухие цветы сохранили более яркие краски и были долгостойкими их заготавливают и обрабатывают особым способом. Большинство растений, которые становятся отличными сухоцветами без труда можно найти на поле или в лесу в летний сезон. Среди них наиболее известны и употребляемы:
Читать онлайн «Колосья под серпом твоим» автора Короткевич Владимир Семенович — RuLit — Страница 1
Владимир Короткевич Колосья под серпом твоим
В РУКИ ГОЛОДНЫХ БЕДНЯКОВ
ПРЕДАШЬ ТЫ ВРАГОВ ВСЕХ СТРАН,
В РУКИ СКЛОНЕННЫХ КО ПРАХУ —
ДАБЫ УНИЗИТЬ МОГУЧИХ ЛЮДЕЙ
Кумранский свиток войны РОМАН. КНИГА ПЕРВАЯ И ВТОРАЯ Матери моей посвящаю
Он же сказал им в ответ:
вечером вы говорите: «будет вёдро,
потому что небо красно»;
и поутру: «сегодня ненастье,
потому что небо багрово».
Лицемеры! Различать лица неба вы умеете,
а знамений времен не можете?»
Евангелие от Матфея, 16, 2, 3.
Груша цвела последний год.
Все ее ветви, до последнего прутика, были усыпаны сплошным бело-розовым цветом.
Она кипела и роскошествовала в пчелином звоне, протягивала к солнцу свои старые лапы и распрямляла в его сиянии маленькие, нежные пальцы новых побегов. И была она такой могучей и свежей, так неистово гудели в ее розовом раю пчелы, что казалось, не будет ей извода и не будет конца.
И, однако, конец ее приближался.
Днепр подбирался к ней исподволь, потихоньку, как разбойник. В своем вечном стремлении сокрушить правый берег, он в половодье подступал к нему вплотную, разрушал пологие места, уносил лозняк, чтоб посадить его в другом месте берега, вырывал куски или осторожно подмывал его, чтоб вдруг обрушить в воду целые глыбы земли. Потом отступал до следующей весны, и трава милосердно спешила залечить раны, нанесенные могучей рекой. Весной он возвращался снова, и опять где разрушал, где подмывал, и со временем окружил грушу почти со всех сторон.
…За грушей кончался Когутов надел. Лет сорок тому назад за деревом стояла черная баня. Но в одну из ночей Днепр внезапно проглотил ее – даже бревнa не успели спасти. Так, наверно, и уплыли все бревна из Озерища аж в самый Суходол, где полуголодные мещане и щепки не пропускали.
Новую баню старый Данила Когут построил саженей за сто от берега, намного выше своей хаты. Снохи жаловались: пока натаскаешь воды, руки отвалятся. Данила слушал их и ворчал в ласково-въедливые, золотистые тогда еще усы:
– Лишь бы моя калита с деньгами не отвалилась. Рук не покупать…
И гнал сыновей, чтоб помогли бабам натаскать воды.
Новая баня со временем стала слишком просторной для семьи Когутов. Сыновья, по новым обычаям, отделились, и с отцом остался только старший, Михаил, с женой да их пятеро сыновей и дочь-мeзеница – последыш.
Пойдут семь «мужиков» в первый пар, а места – хоть собак гоняй, даже холодно от этого простора.
И все же о старой бане никто не жалел. Вместе с баней сплыла и черная история семьи Когутов.
Произошло это спустя несколько лет после того, как Приднепровье отпало от «Короны». Данила был тогда еще подросток, единственный сын у отца, единственный внук у деда. Словно напасть какая-то навалилась на людей. За три поколения холера дважды выкосила Озерище. Когутам повезло: по одному мужику все же осталось на развод. Остальные умерли. Не помогло и то, что Роман, Данилин дед, считался ведьмаком. И он ничего не мог поделать, потому, видать, что хвороба была новая. Даже самые старые люди не слыхали ничего от своих дедов про холеру.
Всем, кто не сбежал в лес, пришлось худо. А Роману с сыном Маркой не позволил убежать пан. Дал им ружья и приказал остаться в пустой деревне, чтоб не разграбили крестьянского скарба лихие люди. Ружья, пожалуй, и не стоило давать. От холеры ружьем не отобьешся, а лихие люди боялись Романа с его славой ведьмака больше, чем ружья.
Наверно, Роман не был бы Романом, если б не нашел средства от худой напасти. Он и отпоил сына резким березовым квасом. Не отдал смерти. Но остальных спасти не успел.
Холера отошла. Забыли о ней. А в Когутовой хате так и жили старый, взрослый да малый.
И вот тут и случилось самое страшное. В одну из темных ноябрьских ночей Марка убил отца в бане. Запорол вилами.
Аким Загорский, старый озерищенский князь, услыхав такое, за голову схватился. Чего же тогда ожидать от человека, если он на отцеубийство решился? Что же это делается? То ли библейские времена возвращаются, то ли конец света настает? А так как он двадцать лет неизменно ходил в почетных судьях – и до раздела, и после, в губернском суде, – то и решил закатать преступника туда, откуда и ворон костей не приносил, благо теперь просторы были неизмеримые, даже Сибирь своей была. Схватили Марку – хорошо! В цепях он – хорошо! Быстрее его, выродка, в Суходол, на судебную сессию!
А потом одолело Акима раздумье. И не то чтобы князь теперь оправдывал убийцу. Он задумался: как могло случиться, чего ради мог пойти на такое любимый, от смерти отцом спасенный сын, единственный наследник? И, главное, удивляло Загорского то, что никто из односельчан ни словом, ни даже взглядом не осудил Марку. Будто так и надо было.
Аким Загорский понимал силу обстоятельств. Знал и то, что ни один суд никогда не докопается до глубины того, что принудило человеческую душу совершить такой тяжелый проступок. Не для того люди суды выдумали. Суд – это расправа. И хозяева каждого суда хотят только одного: чтоб расправа наступила как можно скорее и не очень дорого стоила.
А поэтому однажды ночью он явился в темницу старого замка. Замок был двухэтажный, с подземельями. В башнях новая власть разместила провиантские склады, а подземелья так и остались тюрьмой.
Аким Закорский думал, что увидит слизняка, раздавленного тяжестью собственной вины, а увидел человека, который даже глаз не прячет.
– Может, не твоя в том вина? – смутился Загорский. – Может, кто-то другой?…
– Моя вина, – ответил Марка. – Моя рука совершила, мне и нести кару.
– Так что же ты тогда святым прикидываешься?! – вскипел князь – У собаки глаза занял?
– Вы не кричите на меня, – совсем не по-мужицки, с гонором, сказал Марка, закованный в кандалы. – Земной суд мне не страшен. Меня преисподняя ждет. Я душу свою навек загубил, и мне уже из огня ада никогда не выйти.
Загорский, так ничего и не добившись, ушел. И начал расспрашивать озерищенских крестьян. Долго ничего не мог узнать, пока одна старушка не рассказала обо всем. И тогда у Акима волосы встали дыбом.
Недаром покойного Романа считали ведьмаком. Сам Аким Загорский в такую глупость, конечно, не верил, но они, они-то все верили. Да и как было не верить, если Роман лечил какими-то там травами коросту и болячки, вправлял вывихи, выводил родимчик, «выводил» у детей испуг: брал их на руки, смотрел в глаза, и детям сразу становилось легче.
А такие «врачевания» без нечистой силы, ясно, не обходятся. И каждому ведьмаку, будь он самым умным, даже тому, кто не употреблял своей силы во зло, предстояло после смерти расплачиваться.
Наступит время, и ведьмак должен залезть в подпечье, лучше всего в бане. И именно там отдать дьяволу душу. Так сводить с дьяволом последние счеты предстояло и Роману. И рядом с ним обязательно должен был быть сын.
Они и пошли в баню вдвоем, когда «ведьмак» почувствовал приближение смерти. Старик залез в подпечье и долгое время там что-то бортотал. Может, вспоминал жизнь, а может, бредил. Потом пришел в себя и протянул руку, чтобы сын помог ему выбраться.
И вот тут наступила самая страшная минута. Всем известно: если сын возьмет отцову руку, вся колдовская сила перейдет к нему. А с силой – смерть в подпечье и огонь ада.
Марка знал: он не желает унаследовать колдовство отца. Против этого были жизнь и слова, которые он каждое воскресенье слышал в церкви. Притом – если бы унаследование хоть спасало от ада душу старика. Но оно не спасало, а только обещало ад еще и ему, Марке, пусть не сегодня, так через какое-то время.
И он не взял руки отца, хотя знал, что, если не возьмет, старик будет мучиться в подпечье еще долго – ночь, две, возможно, даже три.
– Вы не кричите на меня, – совсем не по-мужицки, с гонором, сказал Марка, закованный в кандалы. – Земной суд мне не страшен. Меня преисподняя ждет. Я душу свою навек загубил, и мне уже из огня ада никогда не выйти.
